Начальник уездной подстанции С. Винарий Никодимович Хахалов был в сосредоточенно-приподнятом настроении. Только что он сам написал в твиттере сообщение об осмотре местных дорог своими заместителями, и его распирало чувство хорошо проделанной работы. Обычно в твиттер от его имени пишет его пресс-секретарь Писарчук, но сегодня дело приняло серьезный оборот – на подстанцию засобиралось Большое Руководство, а накануне оно пригрозило лично проконтролировать качество ремонта улиц. Чтобы не прослыть безразличным к проблемам подстанции, в частности, к ямам на дорогах, Хахалов развил бурную деятельность и не допустил своего пресс-секретаря к твиттеру, а взялся написать три строчки текста сам.
Получилось ничего, подумал довольный Хахалов и вызвал к себе двух своих заместителей – Дубцова (по коммуналке) и Жульнева (по безопасности). Войдя вместе в кабинет начальника, два заместителя обнаружили того в приподнятом настроении, мурлыкающего в аккуратно подстриженные усы какой-то мотивчик.
— Слушайте, тут Большое Руководство нагрянуть обещалось, хочет ремонт дорог само инспектировать, – начал Хахалов. – Вам надо прямо сейчас сделать рейд по основным улицам, обследовать ямы.
— Так ведь четверг же! У меня вечерний рейс на Москву, как обычно. С семьей обещал выходные провести, – заскулил Жульнев (Жульнев был не местным, его привезли год назад из какого-то аграрного банка в подмосковном Коломятинске).
— А у меня это… заимка, – сделал скорбное лицо Дубцов. – Гусь пошел.
— Москва и гусь отменяются, я сам снял задачу по рыбалке. – Хахалов перестал напевать мотивчик, это оказалась «Песня о друге» Высоцкого. – Понимаю, конец недели коту под хвост, у меня тоже на завтра бочка настоящего «Жигулевского» заказана, теперь протухнет. Так что давайте, дуйте. Я уже в твиттере написал, что вы осмотрели улицы и нашли несколько ям, которые срочно ремонтируются.
— Как уже ремонтируются? – взвыл Дубцов. – А если мы ничего не найдем?
— Найдете, куда денетесь. Еще и лично будете докладывать Большому Руководству, – сказал Хахалов и снова замурлыкал Высоцкого, почти во весь голос.
Без всякого настроения Дубцов и Жульнев вышли из кабинета начальника и пошли каждый к своей служебной машине. Жульнев остановился, что-то смекнул и позвал к себе Дубцова:
— А что это мы на разных машинах будем разъезжать? Так мы ни одной ямы не найдем. Да и какие они, эти ямы? Ты знаешь хоть?
— Как-то мы рыли котлован под электростанцию, так вот там была здоровенная яма. Метров двадцать глубиной! – сказал Дубцов.
Дубцов был из бывших технарей, занимался внедрением нового оборудования. Однажды он допустил монтаж трубопроводов, и не проконтролировал, чтобы из убрали транспортные заглушки, и какой-то то ли котел, то ли целый энергоблок разорвало в мелкие куски. Дубцова почти выгнали за идиотизм, но тут вовремя подвернулся Хахалов, друживший когда-то с его отцом, и позвал к себе в замы.
— Да, котлован – это большая яма. Суровый у вас край, – глубокомысленно произнес Жульнев. – Ну что, пошли, что ли, пешком? Иначе из машины ничего не обнаружим.
И два товарища по несчастью заковыляли в лакированных туфельках по корявым тротуарам уездной подстанции С.
Шли они молча, так как каждый думал о своем.
Дубцов мечтал о гусях, о том, как он, совершенно один, сидя в абсолютной тишине северного редкого предлесья, выжидает звук приближающегося клина. Сначала как будто кажется, но прислушаешься, напряжешься и – точно, с севера, все громче, громче, идет звук характерного гоготания, и вот уже видна стая, все ближе, ближе; растет волнение, распирает азарт, идет охота, ах! Жульневу вспомнились дни его работы в банке, где он был и царь, и бог, хоть и весьма мелкого, коломятинского, пошиба. Какие он проворачивал схемы, ой-ой-ой! Один проект коломятинского пруда чего стоит, пальчики оближешь! Умудриться же – под видом реконструкции природной зоны провернуть дельце со строительством целого микрорайона! И кредит невозвратный списать, и бюджетные дотации на нужные счета вывести! Не те нынче времена, ох не те, какая-то мелочь, суета вроде ям на дорогах… Сказал бы кто ему, что он будет колдобины инспектировать в какой-то несчастной уездной подстанции С., рассмеялся бы в лицо, а то и вовсе врезал бы!
— Твою ты за ногу мать вашу! – разорвал тишину крик Дубцова, который, размечтавшись, оступился на неровности и распластался по асфальту. – Что это было?!
Дубцов неуклюже поднялся, отряхивая костюм и растирая ушибленное колено, встал рядом с нешелохнувшимся Жульневым. Оба уставились на большую выемку в асфальтовом покрытии аккурат на выезде из проулка, ведущего к зданию уездной подстанции. Смотрели долго. Первым не выдержал Дубцов:
— Что это?
— Ты за коммуналку отвечаешь, чего меня спрашиваешь? – ответил Жульнев.
— А ты отвечаешь за безопасность, – парировал Дубцов. – Я упал, на моем месте мог оказаться любой житель, если не оказался. А если б я убился?! Да тебя бы затаскали по органам: что да как. Может, ты хотел устранить конкурента?
Жульнев брезгливо зыркнул на «конкурента».
— Ладно, не кипятись. Предполагаю, это то, что мы искали: яма, – Жульнев торжествующе поднял указательный палец.
— Маленькая какая яма, – чуть не с обидой сказал Дубцов.
— Не твой котлован, согласен. Зато чуть не убился, – Жульнев сфотографировал объект на телефон.
Яма была круглая, метра два в диаметре, и пять сантиметров глубиной. По местным меркам – не заслуживающая внимания легкая неровность.
Оба обошли яму по периметру, осторожно, словно в болотную топь, ткнули носками ботинок ее дно.
— И что теперь? – Дубцов присел на корточки и зачем-то поскреб ногтем плотный гравий на дне выбоины. Попробовал скрипучую грязь на язык.
— Будем инспектировать, – невозмутимо ответил Жульнев и сфотографировал яму еще раз, уже со вспышкой. – Готовить твиттер-отчет о проделанной работе.
Жульнев позвонил Писарчуку и приказал распространить новость об «успешной инспекции ямы на городских улицах». Писарчук посоветовал употребить слово «ямы» во множественном числе, поскольку словосочетание «инспекция ямы на улицах» вызывает у него стилистический дискомфорт. Жульнев не очень понял, и передал трубку Дубцову:
— Тут по твоей части, я в дорожной терминологии не силен.
Дубцов очень сосредоточенно выслушал жалобы Писарчука на «стилистический дискомфорт», на его лице отобразилось такое страдание, словно он ударился коленом еще раз. Слова «стилистический» и «дискомфорт» в сочетании с призывом «правильно оперировать числами имен существительных», иначе «над нами все будут смеяться» парализовали измученного тяжелым приключением Дубцова, который слышал эти слова первый раз в жизни. Он решительно не понимал, что от него требуется, и в конце концов, к изумлению Жульнева и случайных прохожих, завопил во все горло:
— А-а-а!
Он вдруг заплакал, как неожиданно начинает плакать провалившийся у доски школьник, – от собственной беспомощности, от обиды, от внезапно раскрывшейся ущербности. Дубцов плакал, не стесняясь, и бесновался, прыгая по яме и со всей дури пиная ее асфальтовые края своими дорогими ботинками. Ему было больно, но ему было все равно, он отбил все пальцы на ногах, отполированные Бриони потеряли всякий товарный вид.
— Лучше бы ты был на охоте, – невозмутимо процедил Жульнев и приказал вызванному водителю отвезти Дубцова на работу. Через полчаса они оба снова сидели в кабинете начальника. Дубцов пришел в себя, и лишь распухшие ноздри выдавали недавний приступ.
Хахалов с удовольствием прочитал твитер-трансляцию об инспекции своими замами городских ям (Писарчук исстарался, чтобы ямы были во множественном числе, а самоотверженность «инспекторов» была раскрыта самым что ни на есть масштабным образом). Начальник подстанции нажал кнопку громкой связи со своим пресс-секретарем:
— Писарчук, напиши еще новость за меня: «Сегодня я проинспектировал своих заместителей, которые проинспектировали городские дороги на предмет ям. Я доволен замами. Они хорошо потрудились на благо нашей подстанции! Не позволим ямам уродовать улицы! А если кто-то захочет устроить нам ямы – это прямая дорога в тюрьму!»
Жульнев и Дубцов тепло посмотрели друг на друга.
— У меня только один вопрос, Винарий Никодимович, – сказал Дубцов. – Инспекцию мы провели, но ямы-то никуда не делись. Значит, и работа не сделана?
— Как это не сделана? – возмутился Хахалов. – Три твиттера за день – это ли не работа? Всем продемонстрирована наша забота. Чего еще желать-то?
— И то верно, – отозвался Жульнев. – В любом деле главное – как его обставить, подать.
— Мужики, может, бахнем? – оживился посмотревший на часы Дубцов, которому не терпелось снять напряжение трудного дня. – Раз уж на работе торчим целый четверг, ну не пропадать же вечеру.
— Бахнуть никак нет, все-таки не пятница, – отреагировал Хахалов. Дубцов сник, Жульнев не шелохнулся. – Но по пятьдесят можно!
Хахалов достал из серванта бутылку хорошего коньяка, подаренную на юбилей президентом Супернефтегаза, Дубцов радостно потер ладони. Разлили. Через полчаса достали вторую бутылку, уже попроще. Все уже были хмельные.
— А если Большое Руководство заявится? – вдруг спросил Жульнев.
— Не заявится. Оно меня избегает, – вальяжно ответил Хахалов.
— Чего так?
— Может, интеллектуальная несовместимость? (Дубцов насторожился). Ну, не любит оно умных!
— Я вообще его понимаю, Большое Руководство-то, – через несколько минут продолжил Хахалов и закусил коньяк шоколадкой из неунесенного домой новогоднего мешочка. – Когда вокруг руководителя одни умные, то – что? А?
— Что же? – не без волнения спросил Жульнев.
— Да ничего хорошего! Работать мешают. Лезут, советуют. Умничают, смотрят многозначительно, пренебрежительно, одним словом, как будто я, такой дурак, сам не разбираюсь! Если ты умный, то чего же не первый, а? Иди, если хватит мозгов, первым, руководи. Не можешь? А вот то-то, сиди и не тявкай. А будешь тявкать – во!
Хахалов раздухарился, на последних словах показал огромный жилистый кулак. Дубцову и Жульневу разговор все меньше нравился.
— Вот вы, например. – Хахалов разлил по-новой. Его замы приосанились. – Вот вы знаете вообще, что такое яма?
Дубцов проморгался и встряхнул головой. Жульнев медленно, словно игуана, вывернул шею.
— Что такое яма, которую вы инспектировали? Вы же не могли исследовать то, что не можете класс… сифицировать. Что же такое яма, а?
Заместители Хахалова смотрели на шефа плохо сфокусированными глазами и никак не могли понять, чего он от них добивается. У них нарастало чувство тревоги. Хахалов не унимался:
— Яма – это что? Что, мне интересно? Яма – это предмет? Явление? Функция? Что такое яма, ну!
Дубцов выпучил испуганные глаза, Жульнев строчил смску Писарчуку. Писарчук, как назло, медлил. Висела глупая тишина. Хахалов торжествующе развалился в кресле и, готовый лопнуть от самомнения, театрально пробасил:
— Яма – это отверстие! Давайте, мужики, выпьем.
Дубцов и Жульнев облегченно выдохнули. Обоим хотелось поскорее выбраться из кабинета Хахалова. Но тот, кажется, только «пошел на взлет».
— А если яма – это отверстие, то – как мы с отверстием будем бороться, а? – Хахалов полез куда-то под стол за уроненной конфеткой. – Вот спросит завтра Большое Руководство: как вы ремонтируете ямы, а мы? Что мы ему будем отвечать? А, Дубцов?
Дубцов силился изобрести какой-то ответ, но в пустой голове не нашлось ни одной зацепки. Он был близок к очередному припадку.
Ситуацию спас Жульнев:
— Погодите-ка, Винарий Никодимович. Так вы нас что – за дураков держите?
— Дорогой, ну что ты на личный счет сразу, – начал выкручиваться Хахалов. – Я же в общем и целом, взгляд руководителя на окружение, так сказать. Вы же тоже, если подумать, руководители. Ну, пониже рангом, но и я не президент! (Хахалов сладко закатил глаза) У каждого своя позиция. У каждого – свои дураки вокруг.
Жульнев лицемерие начальника раскусил. Театрально отставил только что налитую Хахаловым рюмку (Дубцов собезъянничал и сделал то же самое), плотнее придвинулся в кресле к столешнице переговорного стола, за которым распивали, и в лоб спросил:
– А с чего вы взяли, что вокруг вас – дураки? Почему не наоборот?
— Что – наоборот? – встревожился Хахалов. – Не понимаю, объясни…
Жульнев глубоко и многозначительно, вытягивая шею, вздохнул, смело взял свою рюмку, демонстративно чокнулся с одним Дубцовым и сказал:
— С чего вы взяли, что яма – это отверстие?
— Как это? – пробормотал Хахалов.
— Вам не приходило в голову, что яма – это не отверстие, а… Что яма – это углубление? Углубление! У-глуб-ле-ни-е. – торжествующе произнес Жульнев, одновременно сверяясь с текстом наконец-то присланной Писарчуком подсказки. – Всего лишь углубление, понимаете?
Хахалов ошарашенно вылупился на собеседника. Дубцов начал сходить с ума.
— Вот вы Большим Руководством пугаете. Типа что мы ему будем вливать про ремонт ям, – пёр в наступление Жульнев. – А ведь сами сказали: прежде чем решать проблему, надо ее классифицировать. Верно, Дубцов?
— А? – неуверенно буркнул Дубцов, не понимая уже вообще ничего и мечтая поскорее оказаться со своими гусями. У него пошла икота.
— Что вы завтра будете говорить про ремонт? Вы знаете, чем отличается ремонт отверстия от ремонта углубления? Это же серьезнейшее отличие. Это как стрижка газона и покос травы, понимаете? Вы хоть что-то понимаете про покос травы? Вы понимаете вообще преимущество покоса перед какой-то там примитивной стрижкой? Ведь в покосе сосредоточен весь смысл… весь смысл… А, не важно! Так же и с углублением. Что в твиттере напишите?
У Хахалова потемнело в глазах. Жульнев своей парадоксальной постановкой вопроса совершенно спутал его мысли. А что, если, действительно, он жестоко ошибся, и яма – это не отверстие, а всего лишь углубление? Ну да, конечно. Ведь яма – это же не насквозь, не дыра, не отверстие, это всего лишь – выемка, неровность. Углубление! Неужели он опростоволосился? Неужели этот скользкий тип Жульнев – прав? Неужели он оказался… умней?!
— Но я же в твиттере… про ямы… как про отверстия… ремонт полотна путем выравнивания отверстий… – бормотал Хахалов. – Это все прочитали. Я же теперь выгляжу… как дурак…
– Не придавайте этому особого значения… – юродствовал вернувший уверенность Жульнев. – Завистники всегда найдут, за что осмеять. Не ошибается тот, кто ничего не делает, верно?
Дубцов особенно громко икнул.
— Верно, – Жульнев расцветал на глазах.
— Что подумает Большое Руководство? – не замечая бесцеремонности Жульнева, проговорил Хахалов.
— Так это. Вы же сами говорите, оно не любит умных. Все проблемы – от вашего ума. Работаете как вол, не каждому понять, как вы это тащите. Правильно Жульнев говорит – завистники всегда найдут к чему придраться. Кто хочет думать, что вы дурак, пусть себе думает, ему же дороже встанет! Так что нечего переживать, – проснулся Дубцов.
— Давай сюда Пируэтову! – вдруг решительным голосом приказал секретарю по громкой связи Хахалов. Пируэтова была миловидная начальница юридической службы подстанции, протекцию которой, по слухам, составил Жульнев – ее земляк по Коломятинску.
Вошла Пируэтова. По каждому присутствующему она скользнула своим сканером, выговорив лишь краткое «здрасьте», и только на Жульневе остановила никем, впрочем, не замеченный, взгляд секундой дольше.
Хахалов, как мог, обрисовал ситуацию.
— Давайте рассуждать логически и юридически, – сказал начальник подстанции. – Если я еду на машине и вдруг попадаю колесом – во что? В яму? В отверстие?
— В углубление? – дополнил Жульнев.
— Или в котлован? – встрял Дубцов.
— Да погоди ты со своим котлованом! – рявкнул Хахалов. – Во что мы попадаем колесом?
— Может, в деформацию покрытия поверхности пути автомобильного следования? – мурлыкнула Пируэтова. Жульнев посмотрел на нее восхищенно, Пируэтова взгляд благодарно поймала. Дубцов уставился на Пируэтову как на пришельца из космоса. Он разинул рот и проговорил:
— Повторите еще раз это!
— Деформация покрытия поверхности пути автомобильного следования, – уверенно проговорила Пируэтова.
В кабинете повисла торжественная тишина. Пируэтова питалась восхищенными взглядами Дубцова и Жульнева. Дубцов перестал икать.
— Гениально! – воскликнул Жульнев.
— Да не звучит! Не звучит!! – взревел Хахалов. – Как это в твиттере написать? «Мы ремонтируем деформацию покрытия поверхности пути автомобильного, мать вашу, следования»?! Я ж это не выговорю без бумажки! Язык же сломать можно, над нами все будут смеяться!
Он вызвал к себе Писарчука, но тот не ответил. Секретарь нашла его на телефоне.
— Где ты, где?! – неистовствовал Хахалов. Хитрый Писарчук, оказывается, уже приземлился в Москве, где его ждали пять приятных дней в любимом авиаклубе под Жуковским. Каждый четверг он, как и Жульнев, и Пируэтова, и много других ответственных руководителей подстанции, улетал в Москву (а часто и подальше), с тем, чтобы отвлечься от провинциальной скуки подстанции С. и вернуться аж в понедельник. Таким образом рабочая неделя сводилась к двум-трем дням, и отсутствие на рабочих местах успешно маскировалось многочисленными твитами по миллиону всевозможных (чаще всего – совершенно бессмысленных) поводов. Хахалов решил, что расправится с пресс-секретарем позже, а сейчас ему во что бы то ни стало надо закончить с этой чертовой ямой.
— Писарчук, – орал начальник подстанции. – Тут юротдел дал формулировку насчет ям на дорогах: «Ремонтируем деформации покрытия поверхности пути автомобильного следования». Пойдет для твиттера?
— Не очень. Подряд четыре родительных падежа. Это… – пресс-секретарь не договорил, связь оборвалась на полуслове, а может, ушлый Писарчук сам отключился.
— А-а!!! – заорал беспомощный Хахалов, точно так, как орал до этого угодивший в яму Дубцов.
«У них это профессиональное у обоих, что ли?» – подумал раздраженный всем этим глупым, бессмысленным днем Жульнев, переводя ледяной взгляд с Хахалова на Дубцова.
— Кто мне объяснит, что такое четыре родительных падежа? Это из нового закона? – Хахалова трясло, он вот-вот готов был лопнуть от ярости. – Пируэтова! Твоя формулировка! Это тебе не ногами фоцукать! Что не так?
Пируэтова отвела взгляд.
— Жульнев, ты тут со своим углублением! Что такое эти падежи, черт бы их побрал! Родительные какие-то, четыре подряд! Новый законопроект? Я сидеть из-за этих падежей не собираюсь! Дубцов! Отвечать!
— Что вы на меня набросились, – вдруг осмелел Дубцов. – Я не на падежи учился. Мне откуда знать! Сами устроили возню с этими ямами чертовыми. Разговариваете на каком-то тарабарском языке, я своих таджиков-дворников лучше понимаю, чем вас!
Дубцов так завелся, что на последних словах перешел на фальцет и опять засобирался было расплакаться. Но схватил бутылку, плесканул полстакана и глотком опрокинул. Больше его никто не слышал.
Пируэтова тихонько улизнула из кабинета начальника. Дубцов, подперев голову, отстраненно смотрел в пол. Хахалов без сил развалился в кресле, теребя карамельку.
— Есть решение! – воскликнул Жульнев. – Отказываемся от твиттера, переходим на инстаграмм.
— Чего сколько грамм? – буркнул набычившийся Хахалов.
— Инстаграмм, – невозмутимо продолжил зам по безопасности. – Соцсеть такая, с картинками. Совсем для тупых. Вам очень понравится. Твиттер – это короткие, но все-таки тексты. Надо писать, а, значит, думать. Хоть чуть-чуть. А в инстаграмме – просто картинки. Вставил фотографию ямы, сделал подпись «Вот с чем будет бороться наша подстанция для блага горожан» и – все! Никаких отверстий, углублений, деформаций и прочих падежей. Никаких формулировок. Никакого напряжения ума. Никакой ответственности.
Хахалов изумленно замер. «Жулик, а соображает, подлец!» – подумал он и с отеческой нежностью посмотрел на своего спасителя.
— Да ты ж мой… молодчина! Это ж какие перспективы открываются, а! Это же можно по сто этих самых граммов-инстаграммов в день делать. И никакой Писарчук не нужен – все сам могу! – причитал без устали Хахалов. Жульнев бросил на него скептический взгляд. – Да что Писарчук – никто не нужен, дармоеды все эти не нужны! Выпьем, выпьем скорее за решение!
Счастливый Винарий Никодимович разлил остатки коньяка по трем стаканам, сам растормошил Дубцова, с каждым увесисто чокнулся, каждого, не побрезговав, крепко прижал к себе.
– А пойдемте-ка, мужики, по домам, – предложил измотанный сильнее всех Дубцов. – День такой тяжелый, то ямы, то отверстия, то падежи, то граммы какие-то хрен выговоришь, черт ногу сломает. Я и представить себе не мог, что у вас здесь такая адская работа.
— Да, домой, домой. Нельзя так много работать. Три твита – и коту под хвост. Но какие нас ждут перспективы с инстаграммом! – Хахалов парил. Все трое покинули кабинет. На часах было три часа дня.
Но на улице их ждало новое приключение. Прямо перед зданием подстанции зияла огромная, метров десять в диаметре и вполовину этого глубиной, яма. Здоровая, опасная, страшная яма с крутыми краями и мутной, песочного цвета, водой на дне. Яма была огорожена ярко-рыжей пластиковой лентой на ржавых арматурных прутьях, и единственным способом миновать ее был мостик от крыльца подстанции на противоположную сторону, подвешенный вдоль одного из краев.
— Это… что?! – процедил ошарашенный Хахалов и оттолкнул Дубцова, чтобы лучше оценить с мостика масштабы проблемы.
— Горводоканал аварийно меняет канализационный коллектор. Неожиданно повысилось давление в соседнем здании, в районной подстанции, что-то они там активизировали, так сказать, деятельность, возникла угроза подпора системы фекалийными массами, – засиял в родной стихии зам по коммуналке.
— Почему не доложил? – негодовал Хахалов.
— Так когда? Целый день ямами вашими занимались да твиттерами, – пожал плечами Дубцов.
— Ямами?! А это – не яма? Или, по-твоему, котлован? Мне что сообщать в твиттере, то есть в инстаграмме? Дыра на пол-города!
Хахалов метался по мостику и орал что есть мочи:
— Дыра! Дыра!!
Жульнев перемещался за ним и испуганными белыми глазками поглядывал вниз. То ли от хмельного состояния, то ли от перевозбуждения, он вдруг потерял равновесие и медленно, хватаясь руками за воздух, начал сваливаться. Его падение было неминуемым, и он, оторопелый от происходящего, уже летел с огромной высоты в грязную жижу, весь на матюках, но в какую-то секунду успел схватить Хахалова за рукав. На мгновенье-другое падение остановилось, но лишь на мгновенье, и Жульнев утянул-таки за собой Хахалова. Вместе, со страшными ругательствами, полетели вниз. Хахалов, уцепившись в последнюю секунду за арматурный хлипкий прут, успел крикнуть:
— Дубцов, сука, руку!!!
— Какую руку? – мельтешил по мостику совершенно дезориентированный Дубцов.
— Руку, Дуб…
Тонкий прут не выдержал, его вырвало из земли, и Хахалов с Жульневым, своим роковым заместителем, пролетев несколько метров, врезались в жижу и исчезли под поверхностью. Секунду слышалось несколько бульков, и воцарилась тишина. Потрясенный Дубцов вглядывался вглубь ямы, но его товарищи не появились. От произошедшего у Дубцова началась психическая лихорадка. Он еле стоял на краю мостика, не чувствуя опасности, его трясло, зуб на зуб не попадал от потрясения, но можно было расслышать, как дрожащий голос выдавал непрерывное заклинание:
— Яма, яма, яма, яма …
Дубцову захотелось броситься вслед за Хахаловым и Жульневым в бездну. Смена впечатлений и эмоций измотали его. Он закрыл глаза. В низком сером небе показалась точка. С каждой секундой она становилась больше, росла, росла и превратилась наконец в гусиный клин. Дубцову стало легче на душе. Гуси пели свое «гыргыр-гыр», все громче, громче. Они приближались стремительно, и вот уже видно вожака и остальных. Гуси все ближе. Ближе. В Дубцове просыпался приятный охотничий азарт. Вдруг гуси меняют траекторию и устремляются прямо на Дубцова. Они так близко, что он может рассмотреть их в подробностях. Он сосредоточился на вожаке. На вытянутой шее – голова необычно больших размеров. Огромный человеческий нос. Карие человеческие глаза. Человеческие губы. Это был гусь с лицом Хахалова. Хахалов летел прямо на Дубцова и шипел что-то страшное. Дубцов никак не мог разобрать – что. Остальные гуси тоже шипели и тоже имели человеческие лица. Дубцов узнал Жульнева, Пируэтову, Писарчука. Потом он обнаружил, что вся стая – это множество Хахаловых, Жульневых, Пируэтовых… Они кружили вокруг отмахивающегося Дубцова и норовили вцепиться в него своими зубами. И шипели, шипели, шипели… Дубцов безрезультатно прислушивался – ему не удавалось понять гусей. Вдруг из стаи выделилась птица с ликом самого Дубцова и нацелилась на него. Этот гусь шипел громче всех, и Дубцов наконец разобрал: «Яма, яма, яма, яма, яма». Он схватил свое ружье и стал палить по птицам, но бессмысленно: при каждом выстреле огромная серая стая распадалась на тысячи мелких осколков, из которых образовывались новые полчища монстров, и их становилось только больше. Дубцов бросился было бежать, но чьи-то огромные крылья наконец накрыли его и повалили на землю.
Человекоподобные птицы, подлетая, безжалостно щипали его. Дубцов замер на вязкой болотной земле, спасая голову руками, но он проигрывал дикой стае. «Яма, яма, яма, яма, яма, яма…». Шипение монстров было нестерпимым, Дубцов погибал. Из какихто последних сил он закричал «А-а-а!..» и почти умер.
— Ловко вы с ними.
Дубцов, вздернув веки, выскочил из оцепенения и, трясясь, медленно оторвал шею от земли. Он лежал на грязном мостике перед обрывом, на животе, накрыв руками голову. Ему трудно было держать задранное вверх лицо, но спрятать его опять он не посмел. Перед ним предстало Большое Руководство. У того был бодрый вид и бодрый тон – как всегда.
— Ловко, ловко, – снова сказало Большое Руководство, презрительно глядя на Дубцова сверху вниз.
— С кем? – выдавил еле живой Дубцов.
— Люблю конкретных людей, – не замечая его слов, да и его самого, сказало Большое Руководство.
— Это не я… – бормотал Дубцов. Он так и лежал на неотесанных досках мостика.
— Уже не важно. – Большое Руководство не без интереса взглянуло на дно котлована. Большое Руководство всегда было энергично, деятельно и хладнокровно.
— Уже не важно, уже не важно, – повторило Большое Руководство. – Таких ям мы давно не встречали. Запустили город. Всего за год-то.
— Это не я, – повторил Дубцов.
Большое Руководство, отойдя подальше от края опасной дыры, сказало:
— Не хотели бы возглавить подстанцию?
У Дубцова кружилась голова. Слова высокого начальства сработали как нашатырь. Он приподнялся на локтях и остался в позе раненного бойца, по-пластунски добирающегося к ближайшему окопу. Собственно, он и был раненным бойцом – «бойцом ямочного фронта».
— Вы же не любите дураков… То есть умных, простите, – сказал он.
— Вы будете стараться, – обаятельно, как всегда, улыбнулось Большое Руководство.
— Что нужно делать? – неуверенно спросил Дубцов.
— В общем-то, ничего. Главное, не переусердствовать. Чтоб в дураках не оказаться.
На обрывистый край ямы каким-то чудом вползли, полностью мокрые и вымазанные нечистотами, Хахалов с Жульневым. Их трясло, они с безумными лицами через весь провал что-то пытались крикнуть Дубцову. Однако сил на слова не было, хватило только на вялый жест ошпаренной рукой. Дубцов их почувствовал, но предпочел не заметить. Жалкая парочка так и оставалась на краю огромной темнеющей рытвины, и как долго – никому неизвестно, поскольку никого, ровным счетом никого ее судьба не интересовала.
Подъехал представительский Мерседес, маленький круглый адъютант открыл заднюю дверцу, и Большое Руководство исчезло в кожаном комфорте.
— Главное, не переусердствовать, – донеслись до Дубцова непонятные слова из улетающего лимузина.
Дубцов встал, оправил потрепанный костюм, которому, впрочем, это не помогло, выгнул спину, чтоб хрустнули позвонки, и, ни на секунду не оборачиваясь в сторону опасной ямы, стал долго и вожделенно взирать на контору подстанции. Настроение у выпотрошенного пережитыми приключениями Дубцова медленно, но верно возвращалось, и он с легкостью подростка взбежал на крыльцо. В кармане задрожал телефон. Дубцов открыл его, звонило Большое Руководство. Сообщило, что осмотром дорог в целом осталось довольно, но попросило «поменьше самопиара» и «прибраться» перед входом в подстанцию («как людей на вступление в должность позовем?»).
— Конечно, конечно, – деловито ответил Дубцов и совсем уже в хорошем расположении духа тут же вошел в свой аккаунт в твиттере. Через минуту в эфир улетела новость: «Отверстия и углубления в дорожных полотнах ликвидированы, наша жизнь стала более лучше. Руководство уездной подстанции С. очень озабочено…».
Дубцов не увидел, что его сообщение улетело незаконченным, кнопку «отправить» он нажимал уже в полном нетерпеже – счастливый и возбужденный, он спешил навстречу нежданному повороту своей судьбы. «Главное, не переусердствовать», – повторял он на каждом порожке, летя по лестничному маршу центрального входа. «Не переусердствовать!».
Он мчался, не замечая ни ступенек, ни удивленных людей вокруг. Вдруг оступился на правую ногу (ту, что повредил при падении в колдобину) и полетел вниз, считая все ступени в обратном порядке. Пару раз крутанулся на сходах и отлетел наконец на землю – аккурат перед злосчастным мостиком у зловонного котлована. Падая, инстинктивно выбросил руки вперед, и из одной руки со всей силы вылетел его большой китайский телефон. Летел телефон с такой скоростью, что проделал несколько метров в воздухе и со всей дури врезался в почему-то открытую и никак не огражденную временную электрощитовую, снабжавшую киловольтами стройку на огромной яме. Телефон впился в рубильник, тот пшикнул, покачнулся, накренился и через секунду, утягивая за собой плохо закрепленные кабеля, грохнулся в ямищу, в самую воду.
Что-то громко дрыгнуло, из тонущего щитка вырвалось огромное облако едкого белого дыма, и завечеревший город остановился. Все кругом погрузилось в тьму.
От редакции. Этот материал является художественным произведением. Все аналогии и совпадения с реально существующими персоналиями случайны.
© 2015-2024, «Первоисточник». Все права защищены | Политика конфиденциальности | Правила пользования сайтом | XML
При копировании материалов прямая открытая для поисковых систем гиперссылка на сайт обязательна. * Контакты
| X |
1tvv.ru