Репост. ​Сергей Летов: «Западный мир — корабль, который тонет…»

27.01.2018 19:25

Репост. ​Сергей Летов: «Западный мир — корабль, который тонет…»

От редакции. 31 января в сургутском культурном центре «Порт» выступит музыкант-импровизатор Сергей Летов. Три года назад он уже побывал в Сургуте и дал интервью СИА-ПРЕСС. В преддверии его нового концерта мы решили напомнить вам, как это было.

В начале февраля 2015 года Сургут посетил легендарный джазовый музыкант Сергей Летов. В культурном центре «Порт» он прочитал лекцию об импровизационной музыке в Советском Союзе и озвучил немой фильм 1928 года «Одиннадцатый».

Не будем делать секрета: собрать публику на такое мероприятие немного сложнее, чем на концерт певца Сергея Трофимова. Чуть-чуть. В разговоре с корреспондентом siapress.ru Летов, тем не менее, рассказал, что маленькие залы — это вполне закономерный итог развития фри-джаза.

Кроме того, мы поговорили о западе, железном занавесе, последнем альбоме БГ (которого, впрочем, Сергей Летов не слушал) и… о страшном «жесткаче».

— Вы известны как музыкант, для которого нет границ в творчестве. Поговорим о границах географических. Насколько нынешняя ситуация в нашей стране похожа на закрытие железного занавеса?

— Я пока не наблюдаю закрытия железного занавеса. Интереснее другая тенденция. Если в конце 80-х – начале 90-х музыкантов из СССР активно приглашали за рубеж к выступлениям, то, как только рухнул Советский Союз, это все прекратилось. Поездок стало существенно меньше, в разы.

— Красная волна схлынула…

— Да, можно даже дату назвать точную: как только путч произошел. То есть Советский Союз еще существовал, но ко мне в Италии уже пришли полицейские на концерт…

— Зачем?

— В западном мире развито стукачество, и это не считается зазорным, даже наоборот. Селишься в гостиницу с театром, и тут же — звонок в полицию: приехал театр из Рима, с ними русский, у него туристическая виза. И вот приходит полицейский: «У вас человек без разрешения на работу». Такого не было до августа 1991 года, наоборот: наши гастроли приветствовались, в общем-то, на какие-то нарушения закрывали глаза. И вдруг — массовое выдавливание русских артистов, музыкантов из-за границы.

При этом сейчас западные джазовые и рок-артисты едут к нам, чтобы получить наши деньги. Дело в том, что в Европе с 2008 года — сильнейший кризис, и артистам трудно зарабатывать деньги. Они едут к нам, в то время как наших артистов там не ждут: своих бы прокормить!

Таким образом, можно сказать, что политически железного занавеса как такового нет, и он ни поднимается, ни опускается. Это занавес экономический.

На Сергея Летова пришло не так много публики, как на поп-музыкантов, но все были предельно внимательны и уважительны. Фото И.Швец

— У фри-джаза мало публики. Но еще в 80-е импровизационная музыка была популярна, вы и на сургутской лекции об этом говорили, чем, кстати, немало удивили. Но… Куда сегодня делась ваша аудитория?

— Кто-то маргинализировался, кто-то умер, кто-то уехал. Да, остались единицы.

— А теперь — что? Надо возрождать эту публику или просто смириться с тем, что фри-джаз потерял былую популярность?

— Надо сказать, что этот процесс происходит синхронно и у нас, и на Западе. Несколько лет назад меня пригласили выступить в Брауншвейге — в Красном зале Брауншвейгского замка в центре города (это как у нас в Москве Кремль). Я принимал участие в вечере, посвященном электронной музыке. В общей сложности, не учитывая музыкантов, родственников, студентов, было всего… девять человек публики! При этом одновременно на ТВ проходил набор людей для того, чтобы танцевать под песню Майкла Джексона Thriller как раз перед этим Красным замком. Набрали нужную тысячу участников, станцевали! (смеется)

Традиционно считается, что Германия — страна высокой культуры, но это явление быстро корродирует… И у нас высокая культура начинает подменяться низкопробной попсой, и в других странах так же. Это мировой процесс. Так, например, в Японии уже выпускаются комиксы – «Преступление и наказание» и «Братья Карамазовы», потому что никаким другим способом ребенок Достоевского уже не осилит.

— У нас тоже выпускаются. Как противостоять этому?

— Я не считаю, что нужно браться и бороться. Нет, нужно действовать личным примером. Например, я играю музыку — делаю шаг навстречу публике: если ей нравится рэп, то мои выступления содержат некоторые элементы этой культуры…

— Собственно, в вашем варианте озвучки советского фильма «Одиннадцатый» как раз были такие элементы модных стилей — от техно до почти дабстепа.

— Такой советский индастриал, да. В итоге молодежь привлечена достаточно тривиальной ритмикой, но, с другой стороны, я играю на саксофоне так, как обычно играю с рокерами, джазовыми музыкантами. И в этом смысле у молодых слушателей расширяется горизонт. То есть когда они в следующий раз услышат фри-джазовый саксофон, они не будут воспринимать его как нечто невообразимое: они это уже слышали, и слышали в приятном для них контексте! Может быть, так и надо? В этом есть какой-то хитрый ход!

— Пройдемся по истории. 20-40-е годы XX века — это эпоха джаза. 60-70-е — рок-н-ролл. 80-е — новая волна. А нынешнее время какой музыкой будет отмечено в истории, как думаете? Попса?

— Нет, попса была всегда. Нельзя сказать, что она пришла на смену чему-либо. Это некая усредненность, форма чисто потребительской культуры: для слушателя, у которого нет сил на активное восприятие мира.

А нынешнее время вряд ли будут вспоминать по какой-то музыке. Мы, например, не вспоминаем, что было в российской литературе в 1840-е годы. Что там было? Николай Палков был… Вот и теперь ничего яркого нет.

Однако сейчас накапливается очень серьезная техническая база, все больше интересных устройств. Я увлекаюсь синтезаторами, например. Сейчас возрождается интерес к синтезаторам после спада в 90-е, когда был популярен цифровой звук. Теперь его снова сменяет аналоговый звук, у музыкантов появляется стремление к оригинальному звучанию — даже на уровне самодельных устройств, которые дают уникальный звук! И публика для них тоже находится. Кстати, произошла своеобразная диверсификация звука: кому-то нужен «сладкий», отточенный перепродюсированный звук, кому-то — честный, грязный, «жесткач» страшный!

Репост. ​Сергей Летов: «Западный мир — корабль, который тонет…»

На озвучке немого фильма «Одиннадцатый» «жесткача» хватало: но это был правильный «жесткач», интеллектуальный… Фото Ю.Семенкова

— Кстати, интерес к синтезаторам — это не сигнал о возврате к 80-м? Причем не только по форме, но и по содержанию… Недавно Борис Гребенщиков выпустил мощный альбом «Соль», про который многие говорят, что он, подобно альбомам «Аквариума» в 80-е, откликается на ухудшение ситуации в стране…

— Я не слышал последнего альбома Гребенщикова, и предпоследнего и пред-предпоследнего, кстати, тоже. Хотя мы играли вместе, в том числе в «Поп-механике» Сергея Курехина. Он интересная, яркая личность, и иногда я слышу его песни, так скажем, непреднамеренно.

Нет, я не думаю, что это возврат в прошлое. Музыка в какой-то степени инертна, она не успевает за событиями, и история тому свидетель. Мы не можем сказать чего-то выдающегося о музыке Великой французской революции: не породила она яркой музыки. С другой стороны, Джон Кейдж в США — ярчайшее событие, а какие исторические события тогда были? Разгул маккартизма? Да никаких. Феномен Кейджа мы будем помнить, а вот президента или даже президентов того времени — вряд ли.

— Но, тем не менее, некие перемены сейчас для нас просто очевидны.

— Да, сейчас в стране происходят важные перемены, связанные с изменением парадигмы. Если с 60-х годов многие из нас воспринимали западный мир как парадигму — «Делай как… и все будет хорошо», то сейчас все больше людей начинают воспринимать его как корабль, который тонет — и не стоит свою судьбу с ним связывать. Я думаю, из деятелей культуры первым это осознал Сергей Курехин. В то время я не внял его идеям: мне его увлечение Лимоновым и Дугиным казалось чудачеством. А вот сейчас я его понимаю.

Мы ведь идеализировали западный мир… Впрочем, там многому можно учиться. Вообще русским людям многому надо учиться. Не задаваться — «Мы самые лучшие, мы всех победим и рассыплем в ядерный пепел», — а учиться. Но при этом надо учиться так, как учатся японцы или китайцы, — только лучшему, но не бросая свою культуру.

Тем более, что у нас много хорошего.

Я много раз бывал за границей и использую лучшее из того, что видел там. Американцы, например, сильны в организованности. Я видел, как там организован местный андерграунд. Это удивительно.

— Видимо, ключевое слово — «организован». У нас, кажется, вообще нет смысла говорить об организации андерграунда.

— Да. А американские музыканты – крепкие, как сорняки. У них, например, нет министерства культуры (и это, кстати, не стоит у них брать за пример). Крепкая самодеятельность, которая жизнеспособна более, чем наша, например. Я под впечатлением от увиденного пытался в начале 90-х создать что-то типа союза музыкантов, но, увы, уровень активности наших музыкантов очень низкий.

— А уровень публики?

— Публика консервативна. Ей нужен или саксофон, или народное пение. А если то и другое совместить — то это уже ей неинтересно.

— Может, просто время не пришло для каких-то радикальных решений?

— Вообще, для многого время еще не пришло, причем не только в музыкальном плане. В социокультурной сфере, возможно, в будущем возникнет некая конфронтация. Ведь для западных артистов всегда была притягательна форма оппозиции. Западу очень нужен враг, и артистам нужна оппозиционность, а сегодня ни одна страна, кроме разве что Северной Кореи или Ирана ее не предоставляет. Но они не такие привлекательные!

И все может измениться сейчас. Подобно журналисту Грэму Филлипсу, который работает на Донбассе, к нам могут прибыть и некоторые артисты, которым это интересно. По крайней мере, в импровизационной музыке в том же Санкт-Петербурге (С.Летов говорит «в Ленинграде» — прим.ред.) живут несколько западных музыкантов — им интересно здесь, я иногда играю с ними. Россия становится привлекательной для западных интеллектуалов-оппозиционеров. Это самая интересная среда, это люди, которые способны порождать некие новые смыслы, и то, что они приезжают сюда, значит, что в нас есть что-то притягательное. Мне это очень нравится.

— Возможно ли в такой ситуации появление личности масштаба Курехина?

— Пока не вижу. Но есть яркие интересные музыканты. Например, есть Алексей Круглов в Москве. У него свой оркестр, он прекрасно играет на саксофоне. Он младше меня на 20 с лишним лет.

Конечно, появляется новое поколение — интересные, яркие люди, но мне из своего возраста трудно рассмотреть в них кого-то равновеликого Курехину, он ведь выдающаяся фигура, которая организовывала жизнь целого города.

Репост. ​Сергей Летов: «Западный мир — корабль, который тонет…»

Предваряя фильм, Летов вкратце рассказал о сути современного искусства. Фото Ю.Нуреева

— В Сургуте вы озвучивали фильм. Вы участвовали в масштабных представлениях курехинской «Поп-механики» и в других перформансах. Нет опасения, что публика начнет воспринимать фри-джаз как нечто прикладное к этим представлениям, не самоценное?

— Нет. Фри-джаз как таковой не является некоей целью, гарантированным будущим. История не закончилась, хотя ранее было представление, что импровизационная музыка — это точка, это то, к чему вся музыка и шла. Нет, фри-джаз превращается в замкнутый стиль, в такой, каким стали и все предшествующие стили. Он теряет жизненную силу и становится сектой – как стали сектой, например, диксиленд или боп. А будущее идет дальше.

Оказалось, что принципы отказа от клише, от накопленной информации сами подвержены той или иной моде. Приходит время, и они оказываются чем-то внешним и необязательным. Так что я не думаю, что фри-джаз ждет блестящее будущее. Это ведь в определенной степени музыка, предназначенная для домашнего музицирования, форма протеста против излишне организованного общества, против оков, форм.

Но капитал все формы протеста против себя обращает себе на пользу, превращает их в товар, инкорпорирует все, что борется против него! Единственное, по мнению Делеза или Бодрийяра, что избегает поглощения капиталом, — это безумие или самоубийство. Безумие, афазию, невозможность коммуникации как раз и пытался использовать фри-джаз. Но невозможность коммуникации, ее ограниченность привела к самоизоляции, эта музыка сократилась до десятка слушателей. Это парадокс!

И когда общество перестало декларировать, что фри-джаз — это светлое будущее всего человечества (когда вообще перестали говорить о светлом будущем человечества), вдруг оказалось, что слушателей у него — всего тридцать. Или пятьдесят…

Источник

Лента публикаций
Вверх